Любые события, происходящие в нашей жизни, оставляют след в памяти. Причем, не важно, имели эти события какое-то особое значение, либо были обыденными. Но наша память устроена так, что со временем грань между тем, что было на самом деле и тем, что было навязано, придумано или почерпнуто откуда-то, истончается и уже сложно отличить правду от вымысла, а быль ото лжи. 

Все начинается почти как в анекдоте: на привале встречаются несколько мужчин и тут же находятся желающие «потравить» байки из жизни. И никто не скажет, что в этих байках правда, а что вымысел, но бунтующая душа экс-зэка (а бывают ли зэки «экс-»?), принимает вызов на дуэль. Своеобразным секундантом и объектом спора становится совершенно случайная парикмахерша Надя. Как это всегда случается в дуэлях, у объекта спора есть фаворит, что делает последнего непримиримым врагом в глазах второго дуэлянта. 

Но это все внешняя оболочка, так сказать, платформа для дальнейшего развития фантасмагорического фильма-притчи, канва которого пронизана восточными мотивами, освещенными калейдоскопом женских образов. Совсем несложно запутаться в круговороте рассказов, воспоминаний, видений и реальности, гораздо сложнее из этого круговорота выбраться. Погружаясь в колонизированный Китай первой трети XX века, и наблюдая за судьбой alter ego Александра, невольно становишься свидетелем душевных метаний primum ego этого героя в Москве 1968 года. И таинственная параллель с путем-дао огромного каменного Будды к воцарению на Красной площади лишь подстегивает нарастающее недоверие к каждому второму слову и действию фильма. 

Впрочем, финал истории многое расставляет по своим местам. Многое, но не все. Зрителю остается еще огромное и плодородное поле для раздумий и осмысливания. 

Слова – весьма сильный инструмент, которым манипулирует наше сознание, но инструмент воздействия на других людей, извне себя. А мы сами порой не замечаем, насколько несравненно большее значение при воздействии внутрь себя, на себя самих, имеют мысли невысказанные. Наверное, на это и хотел обратить внимание режиссер Рубинчик, показывая молчаливые слезы главной героини Нади перед микрофоном «Звукового письма». Никто и никогда наверняка не узнает, что именно, какие образы возникали у нее в голове – зритель может об этом только догадываться, — но то, что эти мысли вызвали слезы, красноречивее любого вербального выражения. Так часто бывает в жизни. 

При просмотре «Нанкинского пейзажа» как-то само собой возникают невольные ассоциации с фильмом Андрея Звягинцева «Возвращение». Конечно, наверное это вызвано присутствием что там, что там в главной роли Константина Лавроненко, но как-то уж слишком похожи судьбы отца из «Возвращения» и Александра из «Нанкинского пейзажа». Оба имеют весьма туманное прошлое, оба погибают и оба после смерти уходят в воду. По заверениям сценариста «Нанкинского пейзажа» Андрея Бычкова, такое сходство возникло не нарочно, но, тем не менее, общая стилистика, при всей разности содержания, во многом роднит эти фильмы. Хотелось бы верить, что именно манера Звягинцева, Рубинчика и многих других режиссеров, работающих в этом стиле, а не подражание голливудскому ширпотребу, станет будущим Российского кино. 

Есть все основания полагать, что «Нанкинский пейзаж» имеет вполне реальные перспективы на получение одной из наград МКФ «Меридианы Тихого». И дело даже не в том, что еще на церемонии открытия были озвучены надежды «высших лиц» на хоть какие-то завоевания российского кино, а в том, что фильм действительно полон того самого духа «фестивальности», которого всегда не хватало даже многим лауреатам фестиваля, не говоря уж об остальных участниках.